Нет, не Макбет её возбуждает – убийство. Это очень точно про сегодня: болевой порог вырос до бесчувствия, до утраты табу. Танец ведьм поставлен как дискотека, и в знакомых атрибутах современной жизни – мигающем разноцветном свете, рваных ударах музыки и резких движениях женщин, размахивающих распущенными волосами, - видится лик смерти.
Узкий состав исполнителей – навел на стоящие решения. Банко даны функции лица от автора. Одетый словно Гамлет - Смоктуновского, Банко Алексея Павлова – не просто герой и даже не просто рассказчик, он человек со стороны, своего рода судья. Судья по вечности (потому Гамлет), но и судья из будущего, потому что Банко в спектакле – тот, кто соединяет пьесу с залом, шотландское прошлое с российским сегодня. Все это очень соотносится с судьбой шекспировского Банко, которому напророчено отнять у Макбета власть в поколениях. Действие приостанавливается, и Банко, раскачиваясь на качелях, произносит монолог о тяге к власти и слепоте народа, подчёркивая одновременно поэтическую звучность текста и его почти публицистическую актуальность.
Ещё одно удачное раздвоение/сращение героя – Леди Макбет, которая также является одной из трёх ведьм. Надо сказать, что Динара Янковская выделяется из группы сразу – маниакальным, уставленным в одну точку взглядом. Она даёт удивительно сильный и страшный образ. Леди Макбет ведьма, потому что её ведёт иступлённая, иррациональная жестокость. В этом спектакле, жестокость связана с сексуальностью. Провоцируя Макбета на убийство, Леди Макбет широко расставляет ноги в порванных чёрных колготках и тяжело ласкает себя. Нет, не Макбет её возбуждает – убийство. Это очень точно про сегодня: болевой порог вырос до бесчувствия, до утраты табу. Танец ведьм поставлен как дискотека, и в знакомых атрибутах современной жизни – мигающем разноцветном свете, рваных ударах музыки и резких движениях женщин, размахивающих распущенными волосами, - видится лик смерти.
Разобщённость линии Банко и линии Леди Макбет возникает от того, что у первого смыслы словестные, у второго – пластические. Однако само перемежение смыслов, а вместе с тем и ритмов – эпического и рваного – очень интересно. Зритель на музыкальном уровне различает две стихии: стихию размышлений, саморефлексии и стихию инстинктивного, неуправляемого, разрушительного. Так внутри спектакля сталкиваются и создают свою партитуру два типа театра.
/"Петербургский театральный журнал"/