В спектакле Руслана Колоусова «Прощание славянки» одиночество, рвущееся изнутри ожившей сущностью, икоткой, – это ещё и та ограниченная зона комфорта, которая не даёт никакой питательной среды для жизни, но является единственно возможным способом «безопасного» существования
Среди многочисленных представителей уральской школы, склонных к бытовому реализму, отступники от «основной линии партии» видны особенно чётко. Владимир Зуев – драматург-мистик. Явных перегородок между «потусторонним» и «посюсторонним» миром у него не существует. Для его героев характерны пограничные состояния полужизни-недосмерти, в которых общение с мёртвыми или переходы во времени и пространстве становятся вполне нормальным явлением. Но, несмотря на явную любовь к эффектным мистическим приёмам, автор никогда не забывает рассказать историю о человеке, о боли, о любви. В пьесе «Икотка» – две сущности, два одиночества. Варвара и Андрейка «икают» друг по другу – и сходятся потом в маленьком пространстве на короткий срок по воле неведомой силы. Соединение одиночеств может привести к рождению большой любви… да вот только заключены они, на свою беду, в тела представителей одного пола. Два бобыля – бывший военный и музейный работник – давно привыкли к своему обособленному от людей существованию. Вынужденная коммуникация становится для них настоящей пыткой: физически они несовместимы, а пить им друг с другом «не о чем». Поэтому преобразования двух одиночеств в любовь, задуманного высшими силами, не случается. Эта пьеса (заявленная автором как комедия), бесконечно трагичная по своему посылу, таит в себе множество ловушек для режиссёра и артистов, рискующих скатиться в пошлость или неумелый фарс. «Понятному театру» благополучно удалось договориться с выбранным материалом. В спектакле Руслана Колоусова «Прощание славянки» одиночество, рвущееся изнутри ожившей сущностью, икоткой, – это ещё и та ограниченная зона комфорта, которая не даёт никакой питательной среды для жизни, но является единственно возможным способом «безопасного» существования. Художник Александр Храмцов выстраивает на сцене чёрно-белый мир с узкими коридорами, негостеприимными столами и худыми кроватями. Усреднённое пространство. И люди в нём такие же. Почти. За стёртыми лицами, за одинаковыми костюмами, за всей этой магриттовской обезличенностью скрываются души, умирающие без любви. Актёр Алексей Павлов мастерски решает сложную задачу перехода от образа интеллигентного этнографа до шальной Варвары – и обратно. Сергей Сергеевич нелепый, тонко чувствующий, бесконечно смелый в своей готовности не только и не столько к любви – скорее, к простому человеческому общению. В противовес ему Фёдор Петрович (Валерий Степанов) держит оборону до последнего. Даже пугающее отсутствие ответа на вопрос: «Кто расстроится, если я умру?» – не даёт ему веры в то, что стены на пути к коммуникации можно легко разрушить. Ведь люди эти стены так старательно выстраивают: пространства каждого из героев чётко, хотя и лишь условно, разграничены. Любовь к другому, к ближнему в привычную однокомнатную жизнь просто не влезет, ей там тесно. Поэтому большое чувство «абортируется» самым грубым образом. Соответственно, даже похороны тут неуместны, героям остаётся лишь икать друг по другу да надеяться на новую встречу… вероятность которой ничтожна мала. Режиссёр решает финал жёстко, ничего зрителю не обещает. Он просто констатирует факт смерти безумного, чудесного, опасного, но так и не родившегося чувства.
/"Театральная газета"/